Перерождение, или Чайковский Олега Погудина

В Петербурге в тот день лило, как из ведра... Пробираясь по затопленным мостовым в потоке воды, поднимающимся кое-где по щиколотку, я вспоминала концерт "Чайковский" год назад в Москве... Тогда тоже лило, как из ведра... Странная закономерность... И вообще есть в Чайковском что-то странное и закономерное... Его начинаешь понимать, только когда в жизни произойдут разительные перемены, и она изменится до неузнаваемости.

Казалось бы, с самого раннего детства помнятся мелодии из "Детского альбома" или ставшая почти народной музыка из балета "Щелкунчик"... Но в какой-то момент вдруг с неба грянет гром, польется дождь, и ты начнешь слышать СВОЕГО ЧАЙКОВСКОГО... Не того композитора с неблагозвучных звонков мобильника и рекламы, а настоящего Гения с тонкой оболочкой творчества, за которой прячется душа, прислушиваясь к миру извне...

И все же, переступая порог Капеллы в Санкт-Петербурге, я трепетала не от промозглой погоды последних дней лета, а от предчувствия рождения... Точнее сказать, от предчувствия ПЕРЕрождения.

Порой не замечаешь, как меняется человек, если наблюдаешь его очень часто... Наверное, так же произошло и со мной, вот уже несколько лет не пропускавшей ни одного концерта Олега Погудина в обеих столицах России. Я привыкла к изяществу, я пристрастилась к тонкому вкусу Маэстро и его Оркестра, я приноровилась к ритму биения этого единого живого организма "артист-зал", и вдруг - потрясение! Как можно описать утроение человеческих чувств? Пожалуй, это подвластно лишь немецким философам с их холодной и расчетливой головой, но не мне! Казалось, что еще немного, и тонкая нить где-то в глубине души порвется, не выдержав напряжения... Чувствовать каждым нервом композитора, воплощенного в стройном певце с опущенными глазами к нотам - это то самое перерождение души, о котором, мне кажется, в тайне мечтает каждый человек. Этого откровения ждут, перед ним благоговеют, о нем молятся Богу самыми горячими словами, но приходит оно к каждому по-разному. Ко мне пришло Чайковским в исполнении Олега Погудина...

Протяните струну от заднего планшета сцены к центру последнего ряда, и она неизбежно лопнет на кульминации любого концерта Маэстро... Но на "Чайковском" она наверняка бы лопнула на первом романсе "Снова, как прежде один"... Просто потому, что выдержать камертонное звучание этого шедевра было бы невозможно! В какой-то момент мне даже показалось, что я слышу этот хрустальный звук разрывающегося металла...

Романс "Не верь, мой друг, не верь" оглушал мгновенной сменой динамики. Вот накатила большая волна: "Не верь, мой друг, не верь...". И тут же с мягким шорохом песчинок откатилась обратно в море: "...оно к земле воротится, любя...". Несколько секунд передышки в вечном двигателе прибоя, и вдруг - шквал, сбивающий с ног своей неукротимой силой: "Уж я тоскую, прежней страсти полный...". И так же неожиданно - полный штиль, и над гладью воды - закат: "Не верь, мой друг, не верь...". Звукоподражание морю настолько явное и такое живое, что кажется, что тебя обдало морскими брызгами, а на губах еще несколько минут ощущается соленый вкус воды...

Каждый романс Чайковского - это природа в человеке, это то древнее стихийное начало, которое нельзя утратить! В исполнении Олега эта стихия приобрела еще одну черту: теперь это укрощенная человеком стихия! Как умелым движением всего существа всадник обуздывает непокорного до этих пор коня, так Олег смиряет страсть и огонь романсов, чувствуя их на вечное сияние внутри своей души!

Вот тут, на мой взгляд, тоже произошло перерождение! Только теперь это для зрителей открылся новый Олег Погудин! Властный, твердый и решительный, он вглядывался в белые листы нот, точно прожигал глазами заветные "piano", "forte", "crescendo", "diminuendo". Он лишь изредка поднимал глаза к залу, казалось, лишь для того, чтобы встретить ответные "piano-forte" в глазах зрителей... И наверняка он видел больше, чем простую динамику душ... Это было "espressivissimo" (экспрессивнейше)... И, думаю, каждый зритель ощутил на себе этот жесткий, но вместе с тем такой любящий взгляд двух Гениев, облекшихся в одного...

Артист призван, чтобы быть проводником Божьего гласа... Тот вечер в Капелле, его непреходящая энергетика и напор напомнили мне о тех временах Ветхого Завета, когда Господь говорил с людьми напрямую... И, вопреки представлению о мягкости и нежности романсов о любви, здесь были совсем иные чувства...

Особенно ярко прозвучал романс "Ни слова, о, друг мой". Эта эпитафия, эта надгробная песнь по утраченному Райскому счастью проникла в сердце и отозвалась почти физической болью. Олегу удалось настолько по-своему раскрыть два четверостишия Плещеева, что показалось, как будто это слова самого Певца, обращенные к самому его близкому человеку... "И только, склонившись, читают, как я, в твоем взоре усталом, что были дни ясного счастья, что этого счастья – не стало!" - по залу пробежал заметный шорох, как будто что-то неуловимое скользнуло между оцепеневшими от напряжения людьми на улицу и затерялось среди капель дождя...

Привыкшая к теплому свету, который всегда сопровождает образ Певца, на "Чайковском" я была очень удивлена вдруг полившемуся по-Дебюсси лунному свету, который сопровождал Артиста. Как будто закатное солнце подсветило восходящую луну, зажгло ее, как морской фонарь, для тех, кто потерялся в пучине. Дождь бил в окна Капеллы, точно пытался прорваться в зал. Его будто бы притягивала невидимая сила... Или это луна, взошедшая в этот вечер над сценой, влекла все живое на свой свет?

И, как завершение, романс "Зачем же ты приснилася"... Так и виделся серебряный свет ночного светила, проникший в комнату героя тонкой полоской и растревоживший его мирный сон. И вот уже лирический герой мечется в своей комнате и обращается к тому ускользнувшему в петербургский дождь существу: "Сгинь ты, полуночница!". Затаив дыхание, следишь, как постепенно наваждение сначала накрывает разум полностью, но потом также медленно отпускает свои цепкие объятия и оставляет обессилившего героя с лунной дорожкой через комнату. И вот уже он облегченно вздыхает и улыбается, поборовший ночное искушение и чувствующий защиту своего Ангела-Хранителя. А вместе с ним улыбается и весь зал, искренне поверивший в победу света над тьмой.

Мы выходили из зала в состоянии музыкального открытия... Происходившее только что на сцене казалось параллельной вселенной. Мы отшучивались и старались говорить о чем-то постороннем, чтобы только не коснуться грубыми руками этого энергетического заряда, не разрушить этого невидимого столпа гениальности, который только что обрели. А на мостовую все также бросались капли дождя, отхлынувшие, как почудилось, от потухших окон Капеллы. Луна над сценой тоже потускнела и скользнула за тучи на небо. Откровение рассеялось, оставив в душе неизгладимую печать перерождения. Чайковский уже не будет прежним... Олег Погудин тоже... Мир вокруг развернулся огромной ночной лилией, чью красоту видишь лишь однажды, но помнишь всю жизнь.